Загрузка...
Нил Джеффрес, 2016
В этом интервью 1995 года, посвященном его карьере, Ричи Блэкмор вспоминает свои достижения в Deep Purple и Rainbow, свои стычки с коллегами по группе и свою любовь к спиритическим сеансам
Двадцать один год назад, в сентябре 1995 года, я провел четыре пьяных и расслабленных часа в компании Ричи Блэкмора в ныне закрытом отеле Normandie Inn в Богемии, Лонг–Айленд, – в его предположительно обитаемом призраками доме, расположенном примерно в часе езды к северу от Нью-Йорка. Он был хорошей компанией: честный, забавный, сухой, как тост. И ни разу не был угрюмым ублюдком, каким его так часто изображают.
Почти через два года после того, как он ушел из Deep Purple в третий и последний раз, вскоре выяснилось, что он все еще испытывает огромное облегчение от того, что ему больше никогда не придется работать с Иэном Гилланом. Оставив в стороне эти такие личностные противоречия, Блэкмор оглянулся на свою долгую карьеру, раскрыв измученную душу. Явно уверенный в своих способностях гитариста, он, как это ни парадоксально, казалось, не осознавал своих сильных и слабых сторон как автора песен.
Наш бессвязный разговор заполнил четыре кассеты, последняя из которых была поспешно украдена из–за стойки бара – The Best Of Englebert Humperdink. В конце концов Блэкмор рассказал о том, что “становится все труднее и труднее вдохновляться просто громкой игрой”, и перешел к тому, что он назвал своей “личной музыкой” – акустическому фолку в средневековом стиле, который станет его следующим проектом. Я предположил, что это, возможно, говорит пиво. Конечно, это было последнее, что я мог бы предсказать, что он проведет следующие 21 год, записываясь и гастролируя, в основном акустически, вместе со своей нынешней женой Кэндис Найт в проекте Blackmore’s Night.
Чего никто – возможно, даже он сам – тогда не знал, так это того, что альбом Rainbow, с которым он как раз собирался отправиться в турне, “Stranger In Us All”, станет его последним хард-роковым начинанием. До сих пор. Но прежде чем мы добрались до Rainbow, мы вернулись к самому началу…
В 1967-м году Крису Кертису, барабанщику The Searchers, пришла в голову идея создания Roundabout, группы, которая будет переименована в Deep Purple. Но тебе потребовался год, чтобы присоединиться к этому. Почему?
– Я ждал возможности присоединиться, но ничего не произошло. Я был в Гамбурге, играл с The Searchers еще в шестьдесят третьем году и остался другом Криса Кертиса. Когда он захотел собрать группу, он посылал мне все эти телеграммы и звал меня к себе. Я пришел, и – он был очень оживлен и очень театрален. Я спросил его: “Кто в группе? В чем дело?” А он говорил: “Лучший гитарист в мире – это ты. Ты в группе. Ты будешь играть на второй гитаре”. “Значит, ты будешь играть главную роль, верно? Кто будет играть на барабанах?” “Я буду играть на барабанах. Джон Лорд будет играть на органе”. Это должно называться The Light. А потом он сказал: “А я буду играть на басу и исполнять вокал”. Итак, он играл на соло-гитаре, барабанах, басу и вокале! Поэтому, когда я увидел Джона, я спросил: “Что происходит? Он немного…?” (делает круговое движение указательным пальцем у виска).
Итак, через некоторое время мы играли вместе в этом маленьком доме в Южном Кенсингтоне. Но Крис говорил такие нелепые вещи. Он был так нелеп в том, что хотел сделать. Изначально мы собирались называться The Light, и кто бы ни был самой великой группой в то время – я думаю, это были Клэптон и The Cream – они собирались выступать на разогреве у нас. Он был чокнутым! Когда я пришел туда во второй раз, дом выглядел так, словно в него действительно попала бомба – никакой мебели и ковров, одни обломки! Кто-то проник внутрь с пневматической дрелью и все просверлил, штукатурка была повсюду. Потом я увидел, как часть штукатурки сдвинулась с места. Это был Крис, который спал на полу. “А, Ричи, заходи. Группа великолепна, все это происходит”. Он был просто полон дерьма.
По словам Джона Лорда, название Deep Purple произошло от любимой песни вашей бабушки.
– Близко к этому. Это была песня, которую моя бабушка играла на пианино.
Была ли ваша бабушка профессиональным музыкантом?
– Нет, она просто бренчала на пианино. Но раньше она играла песню “Deep Purple”.
Откуда взялось название “Rainbow”?
– Это было из Hollywood Bar & Grill (он же The Rainbow на Сансет-Стрип в Лос-Анджелесе). Я был там с Ронни [Джеймсом Дио], напивался, как обычно, и сказал: “Как мы назовем группу?” и просто указал на вывеску.
Повезло, что вас не было в “Фазане и Фиркине”.
– Или “Бык и Куст”. Или все другие трансвеститские бары, в которые мы обычно ходили.
Это была ваша идея разделить первый состав, Deep Purple Mark I. Но барабанщик Episode Six Мик Андервуд, с которым вы играли в Outlaws, порекомендовал вам взять вокалиста Episode Six Йэна Гиллана.
– Верно. Я сказал Мику: “Мы ищем певца. Ты кого-нибудь знаешь?” И он сказал: “Ну, вы можете использовать нашего певца, если хотите. Мы расстаемся”. Вот как мы заполучили Йэна Гиллана. Гиллан мог вопить. Тогда у него был действительно хороший голос.
Оригинальный басист Purple Ник Симпер сказал, что он был очень расстроен тем, что никто из вас не сказал ему в лицо, чтобы он ушел из группы.
– Никто не хочет бросаться к телефону и кричать: “Эй, ты уволен!” На самом деле, по-моему, это работа руководства. Они, блядь, мало что делают! Я думаю, что самое меньшее, что они могут сделать, это попытаться изолировать группу друг от друга, если возникнут проблемы. Обычно я сталкивался с менеджерами, и последнее, что они хотят делать, – это распространять плохие новости. Они хотят получать все хорошие новости – и получать за это комиссионные, – но они не хотят выполнять грязную работу.
Первым альбомом, который вы выпустили с Иэном Гилланом, был “Concerto For Group And Orchestra” в 1969 году. Джон Лорд сказал, что вы расстроились, потому что это отвлекло внимание группы от вас.
– Это правда. Мы были рок-группой. Я не мог понять, почему мы продолжали играть с оркестрами. Это начало раздражать меня. Первым делом была новинка – группа, играющая с оркестром. Я не думал, что это было особенно хорошо, но мы справились. Затем Джон написал еще одну сюиту [Gemini Suite], и они хотели, чтобы мы сделали это снова. Я сказал: “Нет, нет. Я больше не буду в это вмешиваться. Я играю в рок-н-ролльной группе”. Я сказал: “Джон, мы должны записать рок-н-ролльную пластинку для людей на вечеринках. Это должен быть нон-стоп жесткий рок-н-ролл”. Я был впечатлен тем, что сделали Zeppelin, и я хотел делать подобные вещи, и если это не сработает, мы пойдем и будем играть с оркестрами всю оставшуюся жизнь. Итак, мы сделали это, и это был “Deep Purple In Rock”, который, к счастью, взлетел. Мы специально сделали так, чтобы он звучал в каждой песне, не было никакого затишья. Я был очень доволен этим, потому что никогда больше не хотел работать с оркестром.
Что странно, потому что на вас очень сильно влияет классика. Вы продолжали использовать струнные в Rainbow’s Stargazer.
– Чем я, кстати, был очень доволен. Это было очень волнующе. Когда мне впервые пришла в голову эта идея, я подумал: “Нет, это может быть немного банально”. Но чем больше я погружался в это, играя с группой, тем больше думал, что это может звучать действительно хорошо, если все сделать правильно. И я очень доволен этим.
В Purple, вы хотели, чтобы вас считали лидером?
– Не так уж сильно я хотел, чтобы быть заметным, просто у меня были свои собственные идеи. Это была страсть. Я не хотел быть неловким. Я просто действительно чувствовал, что это должно сработать. Я такой: “Давайте, ребята!” Я чувствовал, что остальные участники группы не были такими страстными. Но это была страсть, которая отошла на второй план. Теперь у меня есть другие увлечения. Чтобы говорить о Deep Purple… Я очень благодарен, что теперь могу жить определенным образом, но я не думаю, что группа к концу была очень правильной. Я не думаю, что они были вовлечены в это по правильной причине.
Басист Роджер Гловер упомянул, как вы все написали “Black Night” – вы вернулись из паба пьяным, когда вам сказали написать сингл.
– Очень верно. Это очень приятное воспоминание. Мы зашли в паб в Холборне. Пришло руководство – это было похоже на Длинноногого Маунтбэттена из The Rutles – “Парни! Вам нужен хит!” Мы пили, поэтому вернулись. Я записал летний басовый рифф Рикки Нельсона, который мы сделали в перемешку. Мы просто добавили пару моментов, которые сработали очень хорошо. И вдруг это стало номером два.
Йан Гиллан явно был тем парнем, которого вы хотели видеть в I969. Вы попросили его снова присоединиться к Rainbow в I980. Вы снова работали с ним в I984 году, когда Deep Purple Mark II реформировались. И все же вы двое не можете терпеть друг друга.
– Раньше я называл его Оливер Грубиян, потому что он очень похож на Оливера Рида* (*британский актёр, часто игравший маргиналов). Он очень дерзкий человек. Дело было не только в голосе. Мне было очень неприятно находиться с ним рядом. Роуди позвонил нам и сказал: “Если вы думаете о том, чтобы пойти выпить в отель, я просто подумал, что скажу вам, что Гиллан в баре”. Я сказал: “Это сгорбленные плечи?” И если он говорил “да”, это означало, что Йан был там весь день и ночь и просто хотел выпустить пар перед кем-нибудь. Если бы вы вошли, и он увидел вас, он бы сел и сказал: “Привет!” Но я бы такой [впадает в депрессию]: “Все в порядке? Но, э-э, мне сейчас нужно идти.”
Разве Мик Андервуд не предупреждал вас: “Он великий певец, но…”?
– Нет. Я помню, как он сказал, что он ему не нравится как личность, потому что он сказал, что потерял голос и не может продолжать играть в группе, но следующее, что мы знаем, это то, что он собрал группу вместе с вами. Вы должны знать Йэна, чтобы понять, какова его личность. У него есть одна очень странная сторона, которая мне не нравится, неприятная сторона, и это не часто проявляется, пока вы не будете рядом с ним довольно долго. Потому что у него есть лестная сторона, очень очаровательная сторона, которую видят некоторые люди. Он умный человек. Но раньше он просто был таким грубым. Мне не нравилось находиться рядом с этим парнем, потому что я чувствовал, что он делает что-то шокирующее, чтобы о нем говорили, черт возьми.
Джон Лорд сказал, что когда Гиллан и Роджер Гловер собирались уходить, он впервые узнал об этом, когда вы сказали ему, что хотите более блюзового певца и басиста, который мог бы петь гармонии.
– Это правда. Вот что действительно произошло. [Долгая пауза] Я хороший маленький дьяволенок [смеется]. Но я не “решил”, я сказал: “Давай, мы должны что-то сделать”. И это всегда было похоже на: “Ладно, ты прав. Что?” Я помню случай с Роджером; я не хотел от него избавляться, я хотел уйти сам. Я сказал: “Пейси, мы уходим!” Потому что я хотел создать эту вещь с Филом Лайноттом [трио под названием Baby Face]. Но Пейси не хотел уходить: “Фил хорош, но тебе не кажется, что мы должны попробовать… Йена” Я сказал: “Нет, я не могу справиться с Гилланом”.
Вы ушли до выхода последнего альбома Purple семидесятых годов “Come Taste The Band”. Гленн Хьюз процитировал ваши слова: “Я не хотел играть ничего из этой музыки для чистки обуви”.
– Очень верно.
Это звучит немного расистски…
– Да, я расист [смеется].
Вы против черной музыки или чернокожих людей?
– Джими Хендрикс очень многому научил меня и чернокожих блюзовых музыкантов. Но мне не нравится черная R&B музыка, мне не нравится диско. Но Гленн был не в себе. Он хотел быть Стиви Уандером. Он прирожденный музыкант. Он мне всегда нравился как личность, он был очень хорошим парнем. Но я всегда предпочитал голос Ковердейла. Мне не нравился высокий диапазон, который был у Гленна.
Во многих историях говорится, что вы рекомендовали Томми Болина в качестве своей замены. Это правда?
– Я не рекомендовал Томми Болина. Я знал о нем, и я думаю, что кто-то спросил меня о нем, и я сказал: “О, он действительно хорош”. Но, как и в прошлый раз [ноябрь 1993 года], когда я хотел уйти, я не хотел просто пойти и потопить их корабль, я хотел, чтобы у них было время найти кого-то другого. Я думаю, что это Ковердейл нашел его.
Вы когда-нибудь видели группу с Томми?
– Нет.
Rainbow появилась из-за вашего разочарования в Mark III. Когда дело дошло до записи дебютного альбома Ritchie Blackmore’s Rainbow, вы использовали участников группы Elf, включая певца Ронни Дио. Но совершенно другой состав поддерживал вас в дебютном туре Rainbow. Вы когда-нибудь собирались отправиться в турне с той группой?
– Я это делал. Пока мы не добрались до репетиций, и я не понял, насколько это будет плохо. В студии они сделали это – за исключением Гэри [Дрисколла, барабанщика]. У него была склонность терять темп, а затем наверстывать упущенное. Мы начинали играть, и я наблюдал за ним, а его наушники медленно соскальзывали, и он медленно терял темп. Так что после четырех дублей нам пришлось бы приклеить их скотчем к его голове. Он так нервничал. Однажды он сосчитал один, два, три, четыре, и все вошли – кроме него! [смеется]. Но он был таким милым парнем. У меня такая штука с барабанщиками, если они не могут уложиться в такт.
Возможно, вы были избалованы Иэном Пейсом.
– Да, он отличный барабанщик.
Большинство людей думают, что “Rainbow Rising” – лучший альбом, сделанный Rainbow.
– На тот момент, да.
Но не сейчас?
– О нет, нет. Лучший альбом Rainbow, который я записал, без сомнения, это этот [“Stranger In Us All” 1995 года]. Без сомнения. Теперь люди скажут: “О, но он бы так сказал”. Но не я, я бы не стал. Лучшее, что я сделал, – это вот это. Мне нравилась пара других: “Straight Between The Eyes” и “Difficult To Cure”. “Stargazer” был очень хорош, но остальная часть альбома была очень посредственной.
Вы действительно подожгли кровать басиста Rainbow Джимми Бэйна, когда он еще был в ней?
– Да. Но я сказал ему.
Вы имеете в виду, что разбудили его?
– Нет. С ним на кровати была какая-то девушка. Я что-то поджог и положил у его кровати, и начало загораться и постельном белье. Я думал, он поднимется и потушит его. Но он этого не видел. Итак, я стою там, наблюдая за этим пламенем, и думаю: “Э-э, Джимми…” “Черт возьми! Кровать в огне!” Поэтому он схватил постельное белье и выбросил его в окно. Но когда оно упало на землю, то попало в астротурф (искусственная трава),и подожгло ее тоже.
“Long Live Rock ‘N’ Roll” был последним альбомом, который вы записали с Ронни Дио. Вы поссорились с ним после или до этого?
– Я всегда был очень близок с Ронни, пока, честно говоря, он не встретился с Венди [будущей женой и менеджером Дио], тогда все стало очень напряженным. Она была достаточно милой женщиной, но мы по-настоящему не сошлись характерами. Я помню, как был в Шато [Шато д’Эрувиль близ Парижа, получившем название студии Honky Chateau Элтона Джона], когда мы пытались разобраться с песней. Я включал эффект, пытаясь записать песню, и они оба прошли мимо, и один из них сказал: “Мы хотим с тобой поговорить”. – сказал Ронни. “Я только что услышал от Венди, что ты на обложке ”Circus”, а мы нет”. “В самом деле? Я понятия не имел.” Фотосессию мы делали втроем, но фотограф сделал пару моих снимков отдельно, и один из них попал на обложку. И Кози [Пауэлл, барабанщик] или Ронни сказали: “Если мы собираемся быть твоими гребаными напарниками, то будем действовать соответственно”. Это действительно разозлило меня, потому что это не имело ко мне никакого отношения. После этого все пошло под откос, потому что после этого я не испытывал никакого уважения ни к одному из них.
Значит, вы разочаровались в Ронни после того эпизода и того альбома?
– Да, это не пошло мне на пользу. Мне это не понравилось. Потому что он был так противен из-за этого. “Мы не на обложке с тобой!” Это моя вина? Я потерял много уважения. Я всегда помню хорошие времена. Это была просто одна вещь, которая сразу же меня оттолкнула. Великий певец и очень забавный человек.
Для следующего альбома Rainbow “Down To Earth”, вы пригласили вернуться Роджера Гловера.
– Да, как продюсера. Но у нас не было басиста, поэтому он начал играть на басу.
Роджер сказал, что, по его мнению, это был ваш способ признать, что вы были неправы в 1973 году.
– [Смеется] Действительно? Я никогда не думал об этом совсем в таком ключе. Но, с другой стороны, менеджер поговорил со мной и сказал, что Роджер хороший продюсер. Но я никогда не думал о нем как о басисте.
Кози Пауэлл сказал, что когда он впервые присоединился к группе, вы были увлечены и хотели что-то доказать, но через некоторое время он увидел, как вы остыли и потеряли свои амбиции, свой гнев. Это правда?
– Да. Ты не можешь злиться все время, иначе сойдешь с ума.
Но вы, кажется, загораетесь всякий раз, когда получаете новый состав, и делаете свою лучшую работу, когда у вас только что произошли изменения.
– Это верно. Когда я получаю новую кровь. Этого много, плюс то, что происходило раньше.
Второй альбом Deep Purple MK II “Machine Head”, как бы опровергает эту теорию. Почему это был такой пик?
– Это мой любимый альбом с Purple. Это произошло после “Fireball”, который, как я думал, был полным провалом, катастрофическим.
Почему “Fireball” был таким плохим? Вы на самом деле не были в этом замешаны?
– Да, был. Там просто не было ничего, о чем стоило бы говорить. Я даже не могу вспомнить ни одной из песен.
Demon’s Eye, No No No…
– “Demon’s Eye” был похож на рифф; “Farmer’s Daughter” была пародией на кантри и вестерн; “No No No”, по-моему, граничила с банальностью. Людям понравился трек “Fireball”, но он был просто быстрым с двойным басовым барабаном.
Ронни был заменен Грэмом Боннеттом для альбома “Down To Earth”. Была ли эта пластинка Rainbow самой продаваемой?
– “Since You Been Gone”, получилась очень хорошо, потому что она была написана Рассом Баллардом. Там есть интересная история – и теперь я потреплю Кози. Я помню, когда “Since You Been Gone” появипась, подошло руководство и спросило: “Что вы об этом думаете?” И я сказал: “Это отличная идея. Давайте сделаем это”. Это только что было исполнено другой группой под названием Clout. Но когда мы взялись за это, Кози сказал: “Мне не нравится эта песня”. Мы сыграли это один раз, а потом, когда решили сделать это снова, его знаменитой цитатой было: “Я собираюсь сыграть это только еще один раз!” Он ненавидел эту песню. Итак, мы сделали это, и Роджер сказал: “Это было хорошо, но давайте сделаем еще один дубль”. А Кози сказал: “Нет! Я чертовски ненавижу эту песню! Это чушь собачья! Я не хочу иметь с этим ничего общего!” Итак, Роджер сказал, что, по его мнению, он мог бы манипулировать этим с помощью эффектов, и он это сделал. Когда она была на втором или третьем месте в чартах, я услышал от кого-то, кто подошел к Кози и сказал: “О, я люблю “Since You Been Gone””, Кози сказал: “Да, это один из моих любимых треков”. Разве это не интересно?
Что случилось с Грэмом Боннетом? Почему он ушел? Было ли это подражание свисту и Перси Троуэру (британский телеведущий)?
– Черт возьми, Грэм… У Роджера всегда было к нему что–то хорошее, хотя Роджер обычно говорил: “Бог сказал, что я дам тебе чудесный голос, но я заберу все остальное”. Грэм был достаточно милым парнем, просто совершенно… потерянным. Однажды я спросил его: “Как ты себя чувствуешь?” “О, не слишком хорошо. Я чувствую себя как-то нечетко”. Кто-то спросил: “Ты поел?” “Вот именно – я чертовски голоден!” Он буквально целую вечность забывал есть! И все эти певцы говорили, что я ненормальный.
Вы попросили Иэна Гиллана присоединиться к Rainbow на Рождество 1981 года, не так ли?
– Я думаю, что да. Я обошел его дом и постучал в дверь. ”Йен!“ “Черт возьми! Входи!” Мы были как лучшие друзья, понимаешь? Итак, я вошел и сказал: “Я зашел узнать, не хочешь ли ты присоединиться к Rainbow?” Мы начали распивать целую бутылку водки. Но прежде чем я выпил половину бутылки, я подумал про себя: “Я не уверен, что это хорошая идея”. К тому времени, как мы допили водку, я был такой (складывает руки в молитве): “Надеюсь, он не скажет “да”!” Поэтому он говорит: “Рич, я не знаю, смогу ли я. Я дам тебе знать.” “Да, хорошо, Йен. Рад был снова тебя видеть.” Уф! Давайте убираться отсюда!
Что заставило вас сделать это?
– Я не знаю. Я просто забыл, каким он был. Но когда я снова встретился с ним, я подумал: “О, все возвращается”. Но он отказался от этого, так что это остается за ним. Если бы он сказал “да”, я бы сказал: “О, черт. И что мне теперь делать?”
Вместо этого у вас есть Джо Линн Тернер.
– Джо, без сомнения, был лучшим певцом, который у нас был в Rainbow. Он пел такие вещи, как: “Can’t Let You Go”, “Street Of Dreams”, он был великолепен. В его балладах никто не мог прикоснуться к нему, и это был тот голос, который я искал. И когда мы расстались, и мне пришлось собрать Deep Purple – на самом деле я не должен был этого делать, но я сделал это, потому что это были, по сути, легкие деньги. Деньги болтались передо мной, и я подумал: ну, Rainbow идет хорошо, но, черт возьми, ладно. Пришел Гиллан и уговорил нас на это. Я думал, что мы запишем, может быть, один альбом, но потом получилось больше одного. Но, оглядываясь назад, я, наверное, должен был остаться с Rainbow, потому что Джо пел действительно хорошо. Он выводил меня из себя на сцене, потому что был похож на Джуди Гарленд. Я не мог остановить его маленькие чересчу́р изя́щные движения. “Джо! Не делай этого дерьма!” Я угрожал ему за кулисами в Лидсе. Я схватил его и сказал: ”Если ты еще раз сделаешь эти анютины глазки, я тебя, блядь, прибью!”
Когда Deep Purple возродились в I984 году, вы сняли видео, в котором показали, как группа впервые собирается вместе в Вермонте. Были ли эти кадры постановочными или реальными?
– Это зависит от обстоятельств.
В частности, я имею в виду момент, когда вы входите и пожимаете руки парням, а Йену протягиваете руку последним, а затем притворяетесь, что отдергиваете ее в последний момент.
– Правда? У меня тоже были хорошие времена с Гилланом. Я часто виню себя за него. Он тоже рассказывает эту историю. Мы были в в клубе the Rock ‘N’ Roll Circus во Франции, в I970 году. Мы были в этом большом клубе, и он подошел сесть. Я увидел, что он был немного пьян, поэтому отодвинул стул, чтобы он промахнулся. Но чего я не понимал, так это того, что позади нас был большой обрыв примерно в пятнадцать футов. И он упал в эту пропасть и расшиб голову. Я слышал, как его голова ударилась о каменный пол. Я говорю: “О нет! Он раскроил себе голову.” После этого он уже никогда не был прежним. Он действительно изменился.
Значит, это был удар по голове, а не тот факт, что он обиделся на вас за то, что вы так с ним поступили?
– Это был удар. Я думал, он был без сознания – а он был сильным парнем. Я думал, он мертв. Но потом он снова встал, и я спрашиваю: “С тобой все в порядке?” И он говорит: “Да, я просто немного ушиб голову”. Но он ударился головой о бетон.
Вы действительно хотите сказать, что вражда между вами и Йеном произошла из-за удара по его голове, который вы нанесли?
– Вот именно!
Одними из ваших лучших треков были те, в которых, по крайней мере частично, вы использовали акустическую гитару – “Catch The Rainbow, Temple Of The King, Sixteenth Century Greensleeves, Soldier Of Fortune”, – но вы использовали ее не очень часто. В нее сложнее играть?
– Нет, вовсе нет. На самом деле, проще. Но это не переводится вживую, потому что вы полагаетесь на какого-то парня, который вас подтянет, а эти мониторы сумасшедшие. Но мой следующий альбом будет полностью акустическим – хотя это совсем другой тип музыки. У меня есть восемь песен, которые я исполняю в духе средневекового фолка. Это когда поет моя девушка. Мы играем ее нашим друзьям в баре у себя дома. Я посмотрю, как пойдет дело с Rainbow, в зависимости от того, захотят ли люди услышать еще Rainbow. Я оставлю это на усмотрение зрителей. Если они больше не захотят ничего слышать, я стукну их по голове. Я очень взволнован этим следующим проектом, потому что он полностью отличается от хард-рока.
Вы говорили об этом в течение долгого времени.
– Да, но я должен двигаться постепенно. Мне нравится точно знать, что я делаю, прежде чем браться за дело. Но теперь я готов измениться. Я думаю, что это, возможно, мой последний альбом в качестве заядлого рок-музыканта. Возможно, я вернусь к этому через несколько лет, это зависит от обстоятельств. Но мне становится все труднее и труднее вдохновляться просто громкой игрой. Я бы предпочел просто сесть с гитарой и поиграть. Вся эта история с “Ты должен ударить большим риффом” начинает сходить на нет. Прошло тридцать лет, понимаете?
Что последнее, что вы услышали, тронуло вас?
– АББА. И я слышал, как несколько моих немецких друзей играли музыку 1600-х годов на мандолинах и старых инструментах. Но в последнее время – ничего. Я не живу сегодняшним днем, на самом деле не живу. Я не хочу знать о том, что происходит. [Смеется] Я бы предпочел быть художником, чем быть вовлеченным в это.
Как вы думаете, какое место занимает Ричи Блэкмор в великом параде гитаристов?
– Как гитарист? Хм, я думаю, что я очень хорош, когда я дома, но на самом деле я не слишком много записываю на пленку. Но есть очень много отличных гитаристов, которые технически лучше меня. У меня действительно есть “штамп”, и я очень рад, что сейчас не нахожусь в числе лучших игроков. В восьмидесятых я чувствовал, что должен быть самым быстрым стрелком.
Когда вы выигрывали так много опросов?
– Да. Тогда это был Эдди Ван Хален. И я заметил, что в конце концов Эдди больше не мог этого выносить и начал играть на органе. Но этот быстрый стиль игры на гитаре больше не для меня. Я не слушаю это. Я имею в виду, я бы все равно не купил пластинку, но когда я слышу что–то по радио, я думаю: “Вау, этот парень быстрый”. Как Джо Сатриани – этот парень действительно знает, как бегать. Но потом я слышу таких людей, как Би Би Кинг, и думаю: “Этот парень играет от души… но я бы хотел, чтобы он сыграл больше, чем эти три ноты, и немного быстрее [смеется]”.
Как вы думаете, ваши способности к игре на гитаре были в целом оценены по достоинству? Люди часто говорят о Пейдже, Клэптоне и Беке, но ваше имя обычно не упоминается в этой компании.
– Джефф Бек всегда был моим любимым. Ему не нужно бегать повсюду. Он играет ноту, и я думаю: “Где он это нашел? Это не на моей гитаре!” Я всегда любил Джеффа, и мне нравится его отношение: “Я гитарист? Нет, я лучше починю машину”. И это правда. Он не прыгает вверх-вниз, он не демонстрирует последнюю моду. Он просто остается таким, какой он есть. Он всегда выглядит одинаково, носит одну и ту же футболку; не потворствует моде, носит шорты или длинные шорты, не плюется. Он просто всегда там, и был там с 1964 года.
Но вам не кажется, что вы заслуживаете того, чтобы вас упоминали в такой компании?
– Я часто это слышу. Но Джефф сделал чертовски много. Пейдж сделал ужасно много. Он стал очень знаменит с Led Zeppelin – о нем не говорили бы так высоко, если бы не Led Zeppelin.
Но это справедливо, если он их создал.
– Да. Я не был их особым поклонником, но я действительно уважал их за то, что они делали в шестидесятые. Сегодня этого бы не случилось. Что это за гранж, черт возьми? Почему звукозаписывающие компании подписывают этот материал? Я думаю, что их запугивают.
О чем вы больше всего сожалеете?
– Я должен был бы действительно подумать об этом… Хм, на самом деле я ни о чем не жалею.
Тогда как бы вы хотели, чтобы вас запомнили?
– На самом деле я не заинтересован в том, чтобы меня помнили. Когда я уйду, надеюсь, я займусь другими вещами. Я не буду оглядываться назад. Мое хобби – это зарабатывание на жизнь. Иногда мне приходится говорить себе это, потому что мне становится немного горько от того, что продается сегодня. Я должен напомнить себе: просто продолжай играть на гитаре, не сбивай ее. Я просто так злюсь, потому что знаю, сколько на свете хороших музыкантов. Музыка настолько производна. Все, что я делаю, уже делалось раньше.
Роджер Гловер сказал, что, по его мнению, вы были одним из тех людей, на которых Бог указал пальцем и дал вам то, чего не было бы ни у кого другого, но что вы не можете справиться с этим талантом.
– Я много репетирую. Но только около десяти процентов того, что я сделал, – это я сам; девяносто процентов из этого очень надуманно. Только около десяти процентов является чистым. Это как когда вы слышите шутку – она срабатывает только один раз. Если вам рассказали анекдот, вы не можете попросить прослушать его еще раз и сказать: “Не могли бы вы сделать это помедленнее, и на этот раз не могли бы вы подойти к двери, когда произносите кульминационный момент?” Я всегда проигрываю свои вещи перед тем, как прийти записать их на пленку. Вы не можете включить это или выключить. И вот почему я так злюсь, если люди вокруг меня не выполняют свою работу, пока я это делаю. Если звукорежиссер ошибается, или певец, или что-то еще. И это всегда воспринимается как то, что я капризничаю.
Но разве вы не самый худший критик самого себя? Например, когда вы расстраиваете людей, потому что решаете не играть на бис?
– Если я не играю на бис, то обычно это происходит по одной из двух причин: либо потому, что я чувствую, что играл недостаточно хорошо, либо я думаю, что зрителям это не понравилось. Они просто стоят там и говорят: [апатично хлопает в ладоши] “А теперь возвращайся и сделай “Smoke On The Water”. Так что я этого не делаю. Но я не могу просто включить это. Роджер обычно говорил: ”Ну, почему бы тебе просто не сыграть это вживую?” А я сказал: “Я не смогу играть вживую, если вы собираетесь записывать барабаны двадцать раз. Я согласен, но просто сделай один дубль. Я не могу повторить это двадцать раз только для того, чтобы у тебя получился идеальный парадиддл”. К тому времени я уже потерял самообладание. Прямой эфир должен быть одним дублем, я могу с этим справиться. Пейси не мог. Он всегда говорил: “Давай сделаем это снова”. Мы с Джоном просто выходили и шли ужинать. “Мы делали это пятнадцать раз, и мы больше не будем этого делать, несмотря на то, что говорит Иэн Пейс!”
Последний вопрос. Что бы вы хотели, чтобы было написано на вашем надгробии?
– [Долгая пауза] Должен быть какой-нибудь забавный ответ, который я могу придумать…
Да, таков был план.
– [Еще одна пауза перед серьезным ответом] “Этот человек сошел в могилу, все еще задаваясь вопросом, какого черта все это было”. Потому что я бы так и сделал. Я бы сошел в могилу, думая: “Почему это произошло? Что, черт возьми, это было?”
Блэкмор на…спиритических сеансах:
“Люди говорят, что спиритические сеансы – это зло. Но это всего лишь общение”.
– “Я попадаю в эти события, которые даже не могу объяснить. Я слышал и был свидетелем таких странных вещей. [Смеется] И шутка в том, что вы пытаетесь рассказать об этом кому-то другому, и они вам не верят. Они скажут: “Нет, этого не произошло”. И, в некотором смысле, возможно, этого не произошло, потому что мы не готовы это понять. Я этого не понимаю, но я готов к этому. Я не могу отдать этому должное; я не могу объяснить, что только что произошло. Я знаю, что только что произошло нечто невероятное. Но это почти так же, как если бы ты был одним из немногих избранных, потому что ты пытаешься рассказать кому-то о том, чему ты только что был свидетелем, и они тебе не поверят.
“Люди так боятся спиритических сеансов, что просто говорят, что они злые. Но это всего лишь общение. Меня поражает, что это все равно что вернуться на пятьсот лет назад. Представьте себе, если бы во времена короля Генри Уилла, при его дворе, он вдруг поднял телефонную трубку и сказал: “Привет, Джордж”. Они все говорили бы: “Дьявол говорит с ним по этому аппарату”.
“Выбор времени такой странный. Если вы уберете время и пространство, все, с чем вы останетесь, – это полный хаос. Никакие факты, никакая логика не сработают, потому что время было изобретено человеком. Так что же происходит? Теперь доказано, что вы можете двигаться как назад, так и вперед. Что это значит? Что мы живем параллельно с другой жизнью, другими жизнями, миллиардами жизней?
“На определенных сеансах я действительно задаю вопросы, и ответы, которые я получаю, означают, что может начать открываться другая сфера, другая часть моего мозга.
“Было время, когда я составлял книгу, вел журнал – я делал это годами. Это удивительно, общение с другими… Я твердо верю в то, что это не то. Это слишком мелко’.”
Ричи Блэкмор: “У меня было несколько забавных моментов с Джоном Бонэмом”
Блэкмор о… Led Zeppelin
“Джон Бонэм любил конфронтацию. И я дал это ему.”
“Раньше я был очень дружен с Бонзо из Led Zeppelin. Мы сидели и пили в Rainbow [баре в Лос–Анджелесе] – и он был по-настоящему бодр и пьян или по-настоящему подавлен – и он смотрел на стол. И он обычно говорил мне: “Должно быть, действительно тяжело стоять там и повторять: “дер-дер-дерр, дер-дер, де-дерр” [Smoke On The Water]. “Да, это почти так же сложно, как сказать: “Ду-дер-ду-дер дам’ [Whole Lotta Love]. По крайней мере, мы никого не копируем!’ Он говорит: “О чем ты говоришь? Это чушь собачья!
Я точно знаю, откуда у тебя “ду-дер-ду-дер-дам”; ты позаимствовал это у “Hey Joe”, ты просто ставишь это в ритм.’ И он думает. “А “Immigrant Song” была “Little Miss Lover”.’ ‘О чем ты говоришь?’ ‘Бом-бобба-дум, ба-бом боббадидом…’ Он не был счастливым человеком, но он начал это.
“Затем мы поднялись наверх в туалет. Мы оба стоим там, мочимся, и он говорит: “Рич, ты все это имел в виду?’ Я сказал: “Нет, не совсем, я просто хотел отомстить тебе”. Он говорит: “Оу. Я тоже не это имел в виду. Наверху хватит места для всех.’ Итак, мы продолжали мочиться, потом спустились вниз и снова начали пить.
“Но ему это нравилось. Он был из тех парней, которые любят конфронтацию, и я всегда давал ему это. Но я всегда помню, как он сказал, что мы брали у людей по крупицам, поэтому я рассказал ему, откуда они брали свои вещи. Было интересно посмотреть, что творилось у него в голове: “Пейджи, ты ублюдок. Теперь я знаю!’
“Это были хорошие дни. У меня было несколько очень забавных моментов с Джоном Бонэмом и Китом Муном тоже. Я жил в Лос-Анджелесе, Кит постоянно приходил ко мне домой. Раньше я снабжал людей, а он поставлял товар”.
Владимир Чуев
Latest posts by Владимир Чуев (see all)
- 80 лет со дня рождения Элвина Ли - 20.12.2024
- Стив Харрис: Удивительно, что мы протянули уже 50 лет - 20.12.2024
- Басист Shinedown Эрик Басс презентовал сольный трек «Azalia» - 19.12.2024
- Брайан Джонсон и Леди Гага спели «Highway to Hell» в рамках шоу «Carpool Karaoke» - 19.12.2024
- Брюс Дикинсон заявил, что альбом IRON MAIDEN “Killers” напоминает ему обновлённую версию DEEP PURPLE “In Rock” - 18.12.2024
